108 рассказов - Дмитрий Смиркин

Сегодня Георгий Васильевич – уважаемый и перспективный молодой директор школы в нашем городе. С возрастом он растерял былые килограммы, и назвать его Жиром теперь язык не поворачивается. Мы иногда встречаемся, здороваемся и подолгу разговариваем. Машка Цветкова выскочила замуж и живет теперь в Тель-Авиве. Со снегом и льдом там напряженка, поэтому за нее можно не волноваться.

З. ы. Искренне надеюсь, что после этой истории при слове «жир» у вас в памяти будет всплывать эта история, а не ужасная, белая и неприятная субстанция!

8. Синяк

Природа на мне явно отдохнула.

С детства я был щуплым и доходяжистым. Тонкие ручонки, кривенькие ножки, волосы, вечно стремящиеся на свободу – одним словом нано-альфа-самец на пике формы. Как вы понимаете, по такому счастливому стечению обстоятельств, имел я в жизни массу приключений. Поход в магазин за хлебом порой превращался в настоящий квест, поскольку местные чибулы имели на меня свои виды.

Вероятно, доселе вы не знали о существовании такого понятия, как «чибула», а о его значении тем более. Раскрываю карты! Чибула – алчное прямоходящее существо, обычно одетое в спортивный костюм Abibas и кепку, питающееся «семками» и пивом, обитающее в спальных городских районах, использующее в общении специальные обороты: «слышь», «братиш», «одолжишь» и другие.

Так вот, стоило мне схватиться за полиэтиленовый кулек в надежде отправиться по завету родителей за хлебом насущным, как вокруг моего жилища мгновенно начинала наблюдаться предельно допустимая концентрация чибул. Бражируют они, значит, в бреющем полете кругами, самозабвенно семки лузгают, и, кажется, только тебя ждут. Иногда спасением была мимикрия с надеванием спортивных трикошек с тремя полосками и шлепок на босу ногу. Порой волшебным образом помогало знание странных паролей, например, нужно было четко отвечать на вопрос-связку «из каких дворов/кого знаешь». Иногда нужно было просто галопировать, не реагируя на внешние раздражители и предвестники беды, типа: «слышь, братиш, погоди, ты кто по жизни…».

Однажды весь багаж ранее накопленных знаний по чибуловедению накрылся медным тазом. Отправили меня родители огурцов прикупить, доверив 3 рубля и 20 копеек советской наличности. Был июнь, утро, за окном, казалось бы, ни души. Я благополучно добрался до продовольственного магазина номер восемь, закупил 2 кг вечнозеленых и по такому случаю вечнорезиновых советских огурцов и устремился обратно. Мое огурцовомагазинное путешествие подходило к концу, как вдруг на горизонте тревожно замаячили пять матерых чибул. Они шли уверенной поступью, размеренно отмеряя шаги между своими семечками и моей сдачей в размере одного рубля и шестидесяти пяти копеек.

Первая мысль, которая пришла – обнять кулек с огурцами, включить форсаж и ретироваться. Нужно отметить, что достаточной концентрации безрассудства и борзоты во мне никогда не наблюдалось. Пока я рисовал в своей голове пути отступления, зазвучало знакомое слуху: «Слышь, пацанчик…». Общаться с семнадцатилетними парнями, когда тебе двенадцать, их пять, а ты один – не очень комфортно. Традиционная модель уличных коммуникаций выглядит предельно просто: вопрос-ответ, минус в карму, деньги в кассу взаимопомощи общества любителей чибул. При всей ясности картины, расставаться с родительскими деньгами моему юному и растущему организму явно не хотелось. Видимо поэтому на все вопросы новообретенных приятелей я отвечал молчанием. В какой-то момент мое безмолвие достигло критической массы. Вожак чибул к тому моменту обильно брызгал слюной и расписывал перспективы моей никчемной нано-альфа-самцовой кармы. Внезапно я зарядил ему в челюсть. Потом еще два раза ударил попеременно правым и левым кулаком по лицу. На месте гостевых визитов моих ручонок на физиономии чибулы заалели розовые звездочки – верные предвестники синяков. В какой-то момент показалось, что он седеет на моих глазах. Глаза чибулы округлились, волосы на голове вздыбились и танцевали сиртаки. Друзья, его казалось, также прибывали в легком замешательстве. Я молча пошел дальше. Чибулы тоже.

Пока брел домой, думал – что это было, и прав ли я был, ударив человека по лицу первым? Для меня это был удар не по человеку, а по своему страху. С тех пор, когда мне страшно, я просто делаю шаг навстречу неизвестности. Бить при этом всех подряд совсем не обязательно. Но если человек меня оскорбляет, стремится отнять принадлежащее только мне и при этом физически меня превосходит – могу и в челюсть зарядить!

9. Водка

Васька пить не любил и все про это знали. Каждый раз, когда мы собирались с мужиками брови расчесать и зеленого змия загарпунить, растворялся наш Василий не хуже восточного джина. Природа его фобий до поры была не ясна и потому вызывала массу домыслов и догадок. Кто-то говорил, что он запойный, кто-то утверждал, что он мусульманин и признаки того в бане своими глазами видел, иные полагали, что он больной и лечится. Иными словами, для коллектива Василий Николаевич был белым пятном на белой бумаге. Это, сами понимаете, для любого сообщества не дело: ни выпить толком, ни поговорить. Вдруг, ты пьешь, всякую чушь несешь, а он не пьет и все записывает. Напряг!

Длилось это наше алкогольное противостояние около трех месяцев. Мужики сон потеряли, у некоторых проблемы в семьях нарисовались. Ну, вот как объяснить, почему ты с работы трезвый пришел, когда до этого пять лет на бровях возвращался. А у жены одна гипотеза – бабу другую завел! Скандал, пыль до потолка!

Решили мы с мужиками форсировать тему, так как терпеть больше уже мочи не было. Собрались как-то после обеда у заводской столовки и стали нашу белую ворону-трезвенницу дожидаться. Васька видимо почуял неладное и не особо спешил прощаться со столовским киселем и котлетками. Ближе к двум часам его явление народу свершилось. Первым слово взял наш бригадир – Михалыч. Если не вдаваться в этимологию и дословный перевод всего сказанного уважаемым шестидесятилетним аксакалом, это звучало так: «Мы очень взволнованы природой твоего поведения и призываем к конструктивному диалогу». Михалыч обычно ко всему добавлял «ннна», и поэтому монолог его был весьма проникновенным. Васька поначалу опешил, и, казалось, после сказанного стремительно уйдет в запой. Дальше слово взял Игорек Стырыгин и минут пять тер про свою семейную жизнь и про то, что если Васька за ум не возьмется и пить со всеми не начнет, семье Старыгиных придет кирдык. Дальше больше, загудел заводской люд.

Когда шум стих, слово до Васьки нашего дошло. Наш трезвенник в этот момент выглядел на удивление спокойным. «Мужики», – сказал Васька, – «я для вас человек новый и вероятно вопросов ко мне не мало. Ну, не рубаха-парень я, что с меня возьмешь, но трусом и подонком не был никогда. Говорите, что сам не пью и вам мешаю, так на заводе пахать нужно, а не за воротник закладывать, вот я и пашу. А то, что водку не пью, так это я матери своей обещание дал, не пить. Не могу я слово нарушить, а то не мужик я получаюсь, а так – ветошь! А вы пить хотите, пейте, закладывать не собираюсь – слово даю!»

Васька замолчал, и всем вдруг так неудобно стало, как будто внезапно в женской бане оказались, а бубенцы прикрыть нечем. К разговору тому больше не возвращались. А Ваську за прямоту и честность многие уважают у нас!

10. Память

Метро. Люди. Очередь на эскалатор. Каждый день в одно и то же время одни и те же лица. Иногда у людей меняется одежда – значит пришла весна, лето, осень или зима. Новички тут появляются часто, но уже назавтра растворяются в серой массе.

Я встретил ее на исходе осени. Кругом были зонтики, плащи и привычно хмурые физиономии пассажиров московского метро. На фоне этого унылого пейзажа она, конечно, выделялась. Белая шляпка, оранжевые джинсы контрастировали с окружающим миром. А еще она улыбалась. И веяло от ее улыбки каким-то теплом и добротой. Будто солнце закатилось погостить в наш забытый богом вагон. С тех пор я встречал ее каждый раз, как только погружался по утрам под землю. Позже я старался садиться в один и тот же вагон в одно и то же время, чтобы не дай бог не разминуться с моим солнышком. Я подолгу смотрел на нее и подбирал слова для нашего первого разговора.

В середине зимы, когда в метро появились люди с елками и мандаринами в руках, я решился. Мы проговорили пятьдесят минут, я проехал свою остановку и опоздал на работу.

Как же я ждал следующего утра! Ночь была настоящей пыткой. Казалось, что она не кончится никогда. Наутро мы вновь встретились и снова болтали без остановки. А еще мы улыбались друг другу, как это делают глубоко влюбленные и счастливые люди.

Я был счастлив 73 дня, вернее 73 утра.

Как ее звали? Я не знаю, мы просто разговаривали и не интересовались такими мелочами. О чем говорили, я тоже не помню. Разве это так важно? Я даже внешность детально описать не могу. Мой доктор говорит, что это симптом и кормит меня какими-то таблетками. С момента нашей последней встречи прошло время. Сказать точно, сколько, я не могу, так как тут все ходят в белом, а в моей комнате нет окон. Странно, но с каждым днем я помню о ней все меньше…